Министр иностранных дел Виталий Игнатьев дал большое интервью международному русскоязычному телеканалу RTVI, ответив на вопросы о голосовании на российских выборах на территории ПМР, итогах Съезда депутатов всех уровней Приднестровья, блокадно-ограничительных мерах Молдовы, отказе РМ от цивилизованного диалога, а также актуальных вызовах в сфере безопасности
— В последние недели и даже месяцы Приднестровье постоянно попадает в российские новости. Последние были связаны с выборами президента России, которые прошли и на территории Приднестровья. Там было открыто шесть участков, и 97% проголосовали за Владимира Путина, верно?
— Больше 97%, да. И для населения было открыто шесть участков. Всего их было восемь, но два участка были открыты специально для военнослужащих и членов их семей, поэтому основных участков — шесть.
— Это голосование привело к дипломатическому скандалу. Сначала в МИД Молдовы вызвали посла России Олега Васнецова. А потом один из российских дипломатов был объявлен персоной нон грата — он высылается из страны за организацию выборов на территории Приднестровья. У России нет дипломатических отношений отдельно с Тирасполем. Там даже нет, если я правильно понимаю, полноценного консульства — это называется «консульское выездное обслуживание». Тогда каким образом можно было провести голосование на территории Приднестровья в правовом поле?
— Вы знаете, это решение Российской Федерации. Естественно, что Россия прилагает все усилия для того, чтобы российские граждане могли свободно выразить свое волеизъявление, то есть реализовать свои правовые возможности. В Приднестровье, как известно, проживает порядка 220 тысяч граждан России, это очень большая российская диаспора. Поэтому, конечно, руководство России сделало всё возможное, чтобы российские граждане, желающие проголосовать, получили на практике такую возможность. И они ее реализовали.
Практика открытия российских участков на территории Приднестровья — многолетняя. Десятками лет происходят электоральные процессы: и выборы в Государственную Думу, и выборы президента, — и приднестровцы голосуют. Поэтому и 17 марта не стало исключением. Но я обращу внимание на то, что впервые было открыто такое малое количество участков. Представьте себе — шесть участков и порядка 200 тысяч граждан России, которые желали бы проголосовать. Имеются в виду люди, которые имеют правовые основания для этого.
И у нас уникальная явка, я бы сказал — беспрецедентно высокая: на каждом участке проголосовало более 7 тысяч человек, люди стояли до ночи в длинных очередях. Это такой манифест и желание быть услышанными со стороны граждан России, которые живут в Приднестровье. Поэтому считаю, что здесь всё абсолютно в рамках легитимных международных принципов и норм.
— Кстати, по поводу явки. Если 220 тысяч человек с российскими паспортами живут в Приднестровье (эту цифру приводите и вы, и МИД России), а на выборы пришли примерно 44 800 человек, то явка, получается, чуть больше 20%?
— На самом деле на выборы пришли порядка 47 тысяч человек — есть уже официальные данные. И явка не очень большая по одной простой причине. Она на самом деле очень высокая, потому что эти люди пришли голосовать к шести участкам, которые были открыты даже не во всех городах Приднестровья. То есть многие люди просто приезжали в Тирасполь, или в Григориополь, или в Бендеры, чтобы проголосовать. Представьте себе, что эти участки не способны обеспечить прием всех желающих, поэтому и были очереди.
И я напомню, что российские выборы проходили с 15-го по 17-е число — три дня. А выборы в Приднестровье были всего лишь один день. Поэтому формально явка, может быть, не такая высокая, но по факту она просто уникальная.
— Кстати, я видела выкладки о том, что действительно работали шесть участков, и если учитывать то число людей, которые пришли, то они должны были голосовать примерно каждые 6 секунд. Как это возможно в принципе?
— Я лично стоял в очереди и уверяю: мы сделали всё для того, чтобы люди действительно смогли проявить свою волю. Я не считал секунды, но это было довольно быстро, не было никаких инцидентов. То есть люди могли часами стоять в очереди, они были очень целеустремленными. Я тоже находился среди них, общался. Поэтому да, это возможно. И шесть участков, судя по воле российских граждан, — этого крайне недостаточно.
— Они могли бы проголосовать в Кишинёве, например, в посольстве России?
— В Молдове, насколько я знаю, порядка 2 тысяч человек проголосовало. Люди голосуют там, где им удобно, это же очевидно.
— Это логично. Вы тоже голосовали, я правильно понимаю?
— Граждане России голосуют, да.
— Если не секрет, сколько гражданств у главы МИД Приднестровья — и какие? Потому что «многопаспортность» — это такая приднестровская история.
— С учетом очень спекулятивных аспектов, особенно в последнее время, я этот вопрос комментировать не буду. Но для приднестровцев наличие второго гражданства — это абсолютно легитимно. У нас такая возможность есть, поскольку это дает возможность для путешествий за пределы Приднестровья.
Вы знаете, что, к сожалению, загранпаспорт Приднестровья, гражданство [Приднестровья] не признается другими государствами. Нет возможности выезжать за пределы Приднестровья, поэтому люди определяются так, как им удобно: кто-то получает гражданство Российской Федерации, кто-то — гражданство Молдовы, кто-то — Украины (у нас порядка 100 тысяч граждан Украины). Есть граждане других государств — Польши, Болгарии, Румынии и так далее. Поэтому для Приднестровья это просто вынужденная мера, для того чтобы люди не оказались в резервации.
— Да, я знаю, что до пяти паспортов бывает у жителей Приднестровья — приднестровские, молдавские (по-моему, молдавские паспорта примерно у 90-95% жителей), российские, румынские, болгарские, украинские… А по поводу наблюдателей — какие-то международные наблюдатели присутствовали? Вообще, как подтверждалась прозрачность этих выборов?
— Вы знаете, мое ведомство не вовлекалось непосредственно в организационные вопросы. Это решалось по линии профильных ведомств, по линии ЦИКов. Поэтому тут я думаю, что, наверное, комментарии с моей стороны будут не совсем корректными. Что касается числа граждан Молдовы, я тоже слышал спекуляции о том, что 95% — граждане Молдовы. Вы понимаете, что это не так.
— Не так?
— Это гораздо меньшее число. Но для нас этот вопрос не имеет принципиального значения. Пусть Молдова считает, что все 100% приднестровцев — граждане Молдовы. Самое главное, что они граждане нашей республики, и, имея молдавское гражданство, они живут по законам Приднестровья. Они принимают законодательство и легитимность нашего государства и, соответственно, являются приднестровцами, реализуя свои права и свободы. Поэтому тема того, сколько граждан какой страны находится в Приднестровье, на мой взгляд, никак не влияет на то, что это единый многонациональный приднестровский народ.
— Как вы думаете, почему именно на этот раз была такая жесткая реакция властей Молдовы, которые и до этого, очевидно, со своей точки зрения, считали российские выборы на территории Приднестровья незаконными, — почему именно сейчас дошло до высылки дипломата, до вызова посла?
— Это хороший, закономерный вопрос молдавской стороне. Потому что, повторюсь, граждане государства, проживающие на территории другого государства, должны иметь возможность реализовать свои неотъемлемые права и свободы. И конечно же, любые действия, которые препятствуют этому, не являются, на мой взгляд, ни демократичными, ни конструктивными.
— В конце февраля о Приднестровье заговорили в связи с тем, что там прошел съезд депутатов всех уровней. А это довольно редкое, исключительное событие. И этот съезд тоже создал интригу. Заговорили о том, что, возможно (а дело было еще перед посланием президента России Федеральному Собранию, и параллели с 2022 годом проводились), Приднестровье обратится к России с просьбой о включении в свой состав. Этого, как мы видим, не произошло. Почему? Изначально не было такой задумки или просто передумали?
— Очень хороший вопрос. Задавая мне его, вы сразу отразили важнейшую проблему. Вокруг Приднестровья созданы иллюзии, определенные мифы, и против нас ведется гибридная информационная война, когда в инфополе вбрасываются ложные нарративы, как сейчас принято говорить. И вот эта вот кампания по очернению либо дезинформации целей и задач, которые ставили перед собой наши парламентарии, наше общество, — она была нацелена на то, чтобы как раз сорвать проведение съезда депутатов всех уровней, который прошел 28 февраля.
Естественно, цели были другие, и они отразились в тех документах, которые были приняты, — в резолюции, в декларации, в тех обращениях, которые были направлены по итогам съезда.
Если обозначить коротко, то Приднестровье сегодня столкнулось с беспрецедентным уровнем нарушений прав и свобод со стороны соседней Молдовы, с беспрецедентным комплексным давлением по всем направлениям. Это касается социально-гуманитарного [направления] так далее.
Я, может быть, даже удивлю вас, сообщив о том, что Молдова блокирует поставку в Приднестровье и лекарственных препаратов, и медицинского оборудования, и рентген-оборудования для борьбы с туберкулезом и так далее по абсолютно надуманным политическим предлогам. Молдова — единственная страна в мире, которая взимает двойные таможенные платежи, экспортно-импортные сборы. Нигде такого нет, это нарушает принципы свободной торговли, включая принципы Евросоюза, к которому так стремится соседняя республика.
Поэтому это комплексное давление, которое действительно создает проблемы, лишает людей возможности нормально жить и развиваться, растить детей, было, конечно, основным триггером, который побудил общественность Приднестровья высказать свою позицию, высказать свою волю и обнаружить единство в таких подходах. Потому что, очевидно, давление нацелено на то, чтобы как-то нас запугать, разобщить. Так вот, общество наше как никогда сегодня консолидировано, и решение этого съезда является тому подтверждением.
— То есть обращаться к России с просьбой о включении республики в ее состав не планировалось?
— Ну, вы знаете, повторюсь: это не наш нарратив, это чужие тезисы, которые даже повторять нет смысла.
— Просто такое уже было на референдуме 2006 года…
— Нет, не было.
— В каком смысле? Расскажите.
— Референдум 2006 года был посвящен выбору стратегического пути развития Приднестровья. Там 17 сентября 2006 года население Приднестровья высказалось за независимость Приднестровья. За независимое развитие и последующее свободное присоединение к России — такая формулировка была.
— То есть «последующее присоединение к России» тогда звучало.
— Последующее свободное присоединение — это как опциональная возможность.
— На этот раз по итогам съезда вы обратились к Москве за дипломатической поддержкой — это звучит как «просьба о реализации дипломатических мер по защите Приднестровья». Могли бы вы пояснить, какую конкретно дипломатическую поддержки Приднестровье ожидает от Москвы? И от кого его нужно защищать?
— Смотрите, был подписан целый пакет обращений по итогам съезда. И эти обращения касались не только Российской Федерации (о России мы сейчас поговорим), но и ОБСЕ и всех других участников международного переговорного формата «пять плюс два» — «Постоянного совещания…», в котором участвуют и Украина, и Европейский союз, и Соединенные Штаты Америки. Довольно уникальный по-своему формат (в формат «5+2» входят Молдова и Приднестровье как стороны конфликта, Россия, Украина и ОБСЕ как посредники, ЕС и США как наблюдатели. — прим.RTVI). Мы обратились ко всем. Мы обратились также к Европейскому парламенту, обратились к международным организациям в сфере здравоохранения и так далее. То есть круг реципиентов наших обращений был довольно широк.
Что касается обращения к Российской Федерации, тут всё очень, на мой взгляд, на поверхности. Россия является, во-первых, гарантом мира и стабильности на берегах Днестра. Вы знаете, что миротворческая операция, которая действует с июля 1992 года, по настоящее время является уникальной и создает основания для того, чтобы мы вели мирный переговорный процесс, чтобы люди жили спокойно и не опасались никаких конфликтов. Поэтому, конечно, Россия как миротворец несет определенную миссию, создает условия для политического диалога.
Ну и кроме того, Россия еще является одним из сопосредников в переговорном процессе «пять плюс два». Поэтому, конечно же, в рамках этого статуса России мы настаиваем на том, чтобы Российская Федерация проявляла политико-дипломатические подходы, направленные на то, чтобы не допустить разрушения переговорного процесса, который сегодня, как известно, находится в стадии деградации, не допустить усиления мер давления на Приднестровье.
Потому что в рамках нашего переговорного процесса есть документ, он называется «Принципы и процедуры», под которым подписались все участники и который запрещает давление на одну из сторон переговорного процесса. То есть то, что сегодня делает Молдова, — это нелегитимно ни с точки зрения международного права, ни с точки зрения комплекса договоренностей в рамках переговорного процесса.
Поэтому, конечно же, обращение к России касается политико-дипломатической проактивной позиции, которая должна быть направлена на мирное, стабильное решение всех проблем и нивелирование форм давления. Аналогичные призывы мы также адресовали другим участникам, не только Российской Федерации.
— Когда вы говорите о давлении на Приднестровье, я правильно понимаю, что в Тирасполе говорят о «блокаде» Приднестровья?
— Да, это блокадно-ограничительные меры.
— А в чем они заключаются? У меня есть знакомые в Приднестровье, это реальные люди. Они говорят, что, в общем, продукты есть, всё ввозят, лекарства есть. Действительно, там бывают проблемы с поставками каких-то видов лекарств и медицинского оборудования. Это связано с тем, что Молдова требует, чтобы они были сертифицированы по молдавским стандартам, а Приднестровье с этим не согласно. Ну и, кроме того, Молдова ввела таможенные пошлины в отношении приднестровских компаний — раньше этого не было, и Приднестровью это тоже не нравится. То есть именно в этом состоит смысл «блокады», о которой вы говорите. Это так?
— Это не совсем так. Начнем с того, что в принципе, наверное, Молдова на протяжении десятилетий реализует в отношении Приднестровья блокадные меры. Наверняка, если вы касались нашего кейса, то знаете, что были «телефонные войны». У нас, кстати, до сих пор с Молдовой нет прямой телефонной связи, Молдова не исполнила договоренность в этой части.
Что касается блокады, то, конечно, это комплексное давление. Во-первых, банковско-финансовая блокада. Представьте себе, что наши экономические агенты не могут открыть счета в банках Молдовы. Они на временной основе зарегистрированы в Молдове, чтобы иметь возможность экспортно-импортной деятельности, торговать со всем миром, включая Евросоюз.
Нет счетов — нет возможности выпуска продукции и закупки продукции; нет такой возможности — значит, экономический агент не получает сертификат, допустим, сертификат происхождения товара «Евро-1». Соответственно, он должен выплачивать пошлину, которая была введена с 1 января, в полном объеме. То есть банковско-финансовая блокада является очень важным элементом давления, который в принципе не позволяет нормально работать нашим предприятиям.
Второй момент. Ряд предприятий — это ведущие заводы, там работает порядка 1,5 тысяч человек, это завод «Прибор», завод «Потенциал», завод «Электромаш», — они просто практически остановились из-за того, что Молдова по политическим мотивам считает продукцию этих предприятий как товары или продукцию двойного назначения.
То есть десятилетиями эти предприятия торговали и со странами Евросоюза, и с Казахстаном, и с другими государствами, в том числе из ЕАЭС. Но Молдова просто решила, что все товары, которые идут с этих предприятий, надо проверять и пропускать через фильтр специальной комиссии. А комиссия не проводится: месяц, два, три — комиссия не проходит. А товары ждут, товары ждут в том числе в Европейском союзе, и, конечно же, никакого отношения к продукции двойного назначения они не имеют. Третий момент. Наши экономические агенты вынуждены оплачивать экологические сборы, чего раньше тоже не было, — это тоже дополнительная нагрузка.
Таможенные пошлины, о чем мы говорили. Нигде в мире никто не собирает двойные пошлины, потому что наши предприятия платят в наш бюджет, а условия регистрации в Молдове изначально определялись как освобождение наших предприятий от таможенных пошлин и сбора платежей. Никакое предприятие, никакой завод не может работать в условиях двойной таможенной нагрузки. Это косвенный налог в бюджет Молдовы, а молдавский бюджет никакого отношения ни к выплате пенсий, ни к выплате зарплат и так далее в Приднестровье не имеет. То есть это поборы, которые абсолютно нелегитимны ни с какой точки зрения.
Лекарства. Да, действительно, молдавская сторона блокирует поставку порядка 60% лекарств — тех, которых нет в молдавских реестрах. Это лекарства из Индии, допустим, Белоруссии, Украины, Российской Федерации — те лекарства, которые конкурентны на рынке, они дешевле европейских аналогов. Но мы вынуждены покупать лекарства либо в Европе, либо в Молдове, которые дороже. Это проблема.
Но есть и вторая часть, которая еще более жесткая, на мой взгляд. Это запрет поставки рентген-оборудования и других технологических запчастей, цифровых компьютерных томографов и флюроаппаратов. То есть того, что нужно людям, что нужно нашим клиникам. Кишинёв это делает абсолютно по политическим мотивам.
Допустим, у нас республиканская клиническая больница нуждается в поставке рентген-оборудования. Молдова говорит: «Нет, не может быть «республиканская» в названии, потому что это молдавское государство». И вот на этом основании начинается просто чехарда ограничений, препятствий, и Кишинёв просто не пускает рентген-оборудование, закупленное в Европе, фирмы Siemens, которая контролирует процесс использования этого оборудования, которая технологически очень щепетильно относится к правильности его использования. Вы понимаете, что это нонсенс для Европы, для тех же наших партнеров в Европе, которые поставляют нам это оборудование, что у Молдовы есть какие-то вопросы.
Это абсолютно легитимные процессы поставки. Они раньше проходили без проблем, но вот в последнее время эти проблемы у нас начались. В прошлом году три месяца бились над тем, чтобы поставить в Приднестровье трубку для компьютерного томографа (это небольшая деталь), в итоге Кишинёв разрешил худо-бедно. Ну вот сейчас у нас целый набор проблем, мы не можем поставить множество оборудования исключительно по политическим мотивам.
— Всё то, о чем вы говорите, — это действительно серьезные проблемы, и по сути всё упирается в политический вопрос, в вопрос [неурегулированного] статуса Приднестровской республики. Вы упомянули об урегулировании, о том, что вы ждете от России содействия. Не пора ли как-то решить этот вопрос и договориться с Молдовой? И вообще, чего вы ждете от урегулирования, каких конкретно результатов?
— Во-первых, не только от России — и от других участников международного формата «пять плюс два». Это важно для правильного понимания ситуации. Во-вторых, вы знаете, Приднестровье не ждет ничего. Мы обратились к молдавской стороне еще несколько лет назад с призывом сесть за стол переговоров и обсуждать все проблемы. Вы знаете, что порядка семи обращений было написано лично президентом Приднестровья в адрес руководства Молдовы, президента Молдовы, были обращения в адрес премьер-министра, руководителя парламента с призывом сесть и за столом переговоров обсуждать все важные вопросы — вопросы безопасности, вопросы мира, вопросы интересов людей, гуманитарную тему, — любые другие, которые интересуют обе стороны. Мы же не против. Но молдавская сторона отказывается от такого субстантивного диалога, как мы видим.
То есть не мы ждем чего-то. Мы, наоборот, готовы к переговорам на всех уровнях. Мы настаиваем на том, чтобы переговоры проходили в международном формате «пять плюс два», но этот переговорный процесс тоже искусственно блокируется с октября 2019 года по настоящее время.
То есть формата «пять плюс два» нет международного (имеется в виду, что он буксует. — Прим.RTVI), который мог бы быть таким хорошим механизмом, позволяющим двигаться вперед, и на уровне высшего политического руководства со стороны Молдовы нет желания урегулировать. То есть это не наша проблема, это как раз проблема наличия политической воли в Кишинёве.
И один из элементов нашего призыва — призвать международных партнеров повлиять на молдавскую сторону с тем, чтобы они вели диалог цивилизованно, мирно, без мер давления, без репрессивных ограничений. Закон о сепаратизме — это тоже элемент запугивания нашего населения. Поэтому на самом деле мы открыты к нормальному, конструктивному диалогу, и окно возможностей мы не закрываем.
— Все-таки какой статус в рамках переговоров, по итогам переговоров устроил бы Приднестровье? Почти 35 лет назад Приднестровье объявило себя независимой республикой, Молдова с этим не согласна. Готово ли Приднестровье отказаться от этого статуса и, например, войти в состав Молдовы в качестве одного из субъектов некой федерации, например, с широкой автономией?
— Вы знаете, предопределять итоги переговоров — это дело неблагодарное. На протяжении 30 лет было много экспертов, политиков, политологов, которые рассказывали о каких-то итогах, — и в итоге переговорный процесс находится в стагнации.
Самое главное: это Молдова создала Приднестровье, Молдова создала легитимные основания для существования нашего государства. И это важнейший элемент, это как раз самое несправедливое, что может быть в контексте урегулирования.
То есть приднестровский конфликт уникален тем, что именно молдавская сторона в своих основополагающих документах, в Декларации о независимости, в постановлении парламента о нелегитимности создания МССР — союзной республики, совершила два акта сепаратизма — выйдя из СССР и выйдя из МССР. Заявив о том, что союзная республика, где мы временно были вместе, была создана незаконно, но тут же решила ее обратно воссоздать, уже нарушая свое законодательство. Потому что пытается претендовать на территорию Приднестровья. Этого делать невозможно с точки зрения основ государственности Молдовы, и это то, о чем нам нужно говорить в переговорном процессе.
С этой точки зрения, у Приднестровья есть гиперлегитимные основания для своей независимости — повторюсь, они напрямую заложены в основополагающих документах Республики Молдова, это первый момент.
А что касается диалога и так далее. Вы знаете, настоящее Приднестровья определяет наш народ, воля народа, и будущее тоже должен определять народ Приднестровья: как он пожелает, так оно и будет строиться.
— Допустим, модель Гагаузии вас бы устроила или нет?
— Я даже комментировать эти темы не буду, потому что вы же понимаете, что у нас совершенно другой уровень взаимодействия с молдавской стороной. У нас есть легитимный переговорный процесс, и в рамках этого переговорного процесса мы должны прийти к формуле мирного, цивилизованного урегулирования. Каким оно будет, покажет время.
— В декабре 2021 года, насколько известно, глава Приднестровья Вадим Красносельский написал письмо президенту Молдовы Майе Санду с предложением договориться. Молдова не ответила на это письмо, хотя это была довольно сенсационная история с точки зрения специалистов по региону. На каких условиях тогда Приднестровье готово было договариваться и о чем, о каком статусе в составе Молдовы? О чем шла речь?
— Знаете, вот тут опять вы являетесь жертвой определенных инсинуаций вокруг этой темы. Ничего сенсационного в переписке или в общении руководства Молдовы и Приднестровья нет, это нормальная практика.
Я напомню, что прошлый президент Молдовы проводил регулярно встречи с нашим президентом, у них было семь официальных встреч, представьте себе, на протяжении ряда лет. Никакой сенсации не было.
Поэтому наше обращение касалось того, о чем я сказал раньше, — намерения сесть за стол переговоров и обсуждать все важные вопросы. Готов Кишинёв обсуждать вопросы политического урегулирования — пожалуйста, добро пожаловать, у нас есть о чем поговорить; не готовы — будем обсуждать вопросы гуманитарные, для того чтобы не издеваться над людьми и не лишать их возможности обеспечивать охрану своего здоровья. То есть широкая опция.
Но самое главное — это [что-то] делать, вести диалог, вести прямую, честную работу, для того чтобы не ухудшать ситуацию, не создавать проблемы для людей, а, наоборот, решать эти проблемы, чтобы люди видели пользу от переговорного процесса, пользу от политиков, которые спекулируют часто на этой теме. Этот призыв касался именно нормального предложения сесть за стол переговоров. Он никак не касался каких-то формул, окончательных моделей и так далее.
— То есть никакой формулы, приемлемой для Приднестровья, пока нет?
— На самом деле модели есть — мировое сообщество знает разные формулы сосуществования или цивилизованного развода государств. Но опять-таки, в нынешних условиях, пока нет политического диалога, рассуждать на эту тему я считаю [делом] довольно спекулятивным.
— Но вы с вице-премьером Молдовы по интеграции Олегом Серебряном встречаетесь, как я понимаю.
— Конечно. У нас была встреча 16 января в текущем году. Но эти встречи крайне редкие, потому что, как вы знаете, мой коллега не готов решать ни одну проблему, хотя он является политическим представителем, вице-премьером соседнего государства. Судя по всему, у него нет полномочий.
Я уже трижды давал ему на подпись протокольное решение по исключительно гуманитарной теме — это возвращение детей, которые остались без попечения родителей. Вот родственники живут в Молдове или в Приднестровье, случилась какая-то беда — чтобы деток не отдавать в какие-то патронатные учреждения и так далее, их можно передать под опеку родственникам и сделать это максимально просто. Так вот, молдавская сторона на уровне моего визави не готова даже подписывать такое протокольное решение. И о чем дальше говорить с молдавской стороной?
Конечно, много вопросов. Но диалог нужно продолжать, поэтому у нас контакты регулярные в рабочем характере. Есть экспертные рабочие группы, которые профильно работают по разным направлениям. Но, к сожалению, коэффициент полезного действия от такой работы пока крайне невысок.
— Приднестровье остается сейчас единственной непризнанной республикой на постсоветском пространстве, и не признает ее ни одно государство — член ООН, включая Россию, которую Тирасполь считает своим главным партнером и союзником. Россия тоже не признает Приднестровье. Вы ждете, что Россия признает Приднестровье?
— Вы знаете, самое главное, чтобы приднестровцы признавали свое государство. А как мы уже с вами раньше отметили, и граждане Молдовы, которых там 95%, неважно, — они все признают это государство. Потому что они верят в его будущее, верят в то, что это государство демократическое, справедливое, способное защитить их интересы даже в этих условиях давления. Поэтому это самое главное.
— Но вам не обидно, что Россия до сих пор не признала Приднестровье?
— Знаете, в дипломатии нет такой категории: обидно — не обидно. Мы работаем над решением всех задач, это моя обязанность как чиновника, как дипломата и как человека, как приднестровца. Я хочу счастья, стабильности и мира своему государству, хочу, чтобы мои дети жили в предсказуемом настоящем, в стабильном будущем. Вот для этого мы и работаем.
— Молдова взяла курс на вступление в Европейский союз. Не выгоднее ли было бы, например, Приднестровью воссоединиться (в Кишиневе используют тот же термин «реинтеграция». — Прим.RTVI) с Молдовой и совместно вступить в Европейский союз, получить свободу передвижения и решить все проблемы, которые сейчас существуют у непризнанной республики?
— Отличный вопрос. А что такое «воссоединиться»? Мы никогда не были в Молдове, не были частью Молдовы. Мы не можем воссоединиться с ней, вы понимаете? Это первое.
Второе. Создать МССР, союзную республику, нелегитимно с точки зрения молдавского законодательства, то есть такой вариант невозможен даже с точки зрения законов Молдовы.
А теперь про Евросоюз. Вы знаете, что Европа является одним из важных торгово-экономических партнеров Приднестровья. Называются разные цифры, я вам скажу, что общий товарооборот Приднестровья с Евросоюзом в лучшие времена достигал 27-30%. Сегодня у нас товарооборот из-за ограничительных действий Молдовы упал до 19% — то есть буквально на 30%, если сравнивать с прошлыми периодами, 2022-м и 2021 годом.
То есть сегодня своими действиями молдавская сторона дискредитирует Европейский союз и в глазах нашего населения, и в глазах нашего бизнеса.
Очень простой пример, я уже говорил об этом. Мы торгуем с Европейским союзом в рамках нашей особой джентльменской договоренности. Есть такое соглашение, которого мы достигли с Европейским союзом, внешнеполитической службой [ЕС], еще в конце 2015 года. Мы не брали на себя тех обязательств, которые брала на себя Молдова в рамках DCFTA (Углублённой и всеобъемлющей зоны свободной торговли. — Прим.RTVI). Над Приднестровьем нет наднациональных органов управления в виде совета по ассоциации. То есть фактически мы не делегировали свои полномочия каким-то там европейским структурам. Но тем не менее Европа пошла навстречу, понимая, что нужно создавать условия для жизни людей. И мы торгуем, это выгодная торговля, мы производим конкурентные товары на европейских рынках.
И вот «благодаря» банковско-финансовой блокаде у нас товарооборот начал падать. А ввиду введения таможенных пошлин наши экономические агенты отказываются от контрактов и от поставок товаров в Европу, которые были подписаны еще в прошлом году, потому что это ограничение было неожиданным. И сегодня для того, чтобы поставить товары в Европу, у них нет возможности работать с банками Молдовы, а значит — нет возможности легитимно оплачивать продукцию и так далее. Соответственно, они не могут получить сертификат европейского происхождения и быть освобожденными от этих пошлин. То есть им надо заплатить за товары, найти еще возможность, как это сделать, и еще и заплатить таможенные пошлины в 20% или 30%. Представьте себе такую торговлю с Европейским союзом — там нет экономики.
— Я видела данные из открытых источников, что как раз 70% товаров из Приднестровья идет не в Россию, как можно было бы подумать, а именно в Европейский союз. Это так?
— Нет, это не совсем так. Я повторюсь, что товарооборот с Европейским союзом — порядка 30%. Может быть, в статистике учитывались товары, которые идут еще на украинские рынки, на молдавские рынки — как страны, симпатизирующей Европейскому союзу. Может быть. Но нет, конечно, — такого большого процента в нашей торговле Европейский союз не занимает. Это порядка трети. Но это очень много.
— Много.
— Это важный, стабильный и предсказуемый торговый партнер, и Молдова делает всё, чтобы эта торговля с Евросоюзом была сведена на нет. Я не понимаю логики действий молдавской стороны. Поверьте, это иррациональные действия. То есть вместо того, чтобы создавать условия для взаимодействия, создавать зону свободной торговли, снимать барьеры, привлекать бизнес… Ладно — политики, там у них свои какие-то позиции, у народа, может быть, менталитет традиционный, — ну, так привлекайте, создавайте равные правила игры для всех, создавайте транспарентные механизмы. Нет, они этого не делают, а поступают ровным счетом наоборот, то есть дискредитируют Европу и разрушают наши торгово-экономические связи.
— То есть войти в Европу в составе Молдовы вы бы не хотели? Европерспектива для Приднестровья вообще существует?
— Смотрите, я же уже объяснил. Европерспектива: если предприниматель поставлял товары из Европейского союза, то с 1 января он уже не может это делать — какая для него европерспектива? Ему вообще работу надо искать и кормить своих детей. На завод не пойдет — завод стоит, потому что ему тоже запретили поставлять продукцию, понимаете, да?
Насчет европерспективы повторюсь: Приднестровье адекватно рассматривает любые региональные, транснациональные экономические союзы и в этой части отдает должное авторитету и влиянию Европейского союза. У нас нет никаких фобий или каких-то предубеждений против Европы, ни в коем случае — наоборот. Но нам мешают развивать эти отношения.
Что касается завтрашнего дня, ну, вот народ Молдовы будет там определять или не будет, посмотрим. Народ Приднестровья тоже должен определять, куда ему двигаться, где ему удобнее, где ему интереснее. Это должен определять народ демократическим путем.
— В Молдове осенью, одновременно с выборами, пройдет референдум о том, нужно ли вносить в Конституцию поправку о вступлении в Евросоюз. Допустим, жители Приднестровья с молдавским гражданством поучаствовали бы в таком референдуме?
— Не могу ответить на этот вопрос. Пока он не организован, механизмов для его проведения нет, оснований правовых нет, поэтому подойдем к тому периоду, когда это всё будет происходить, и там посмотрим.
— Сейчас Приднестровье находится опять в военно-политически сейсмоопасной зоне: вокруг бушует военный конфликт на Украине. Я правильно понимаю, что Приднестровье поддерживает военную операцию России?
— Почему вы так считаете?
— Я спрашиваю вас. Если это не так, тогда поправьте меня.
— Хорошо, что вы спрашиваете, это уже лучше: раньше вы утверждали какие-то моменты.
— Я всегда спрашиваю.
— На самом деле Приднестровье всегда за мирные, исключительно мирные методы урегулирования любых конфликтов. Об этом говорит руководство Приднестровья, мы говорим на всех уровнях. Это наша абсолютно четкая, прозрачная позиция: мы исключительно за мирные методы урегулирования. В этой части немирные методы, конечно, — это не то, что мы могли бы поддержать.
— Военные действия идут очень близко от вас. Я понимаю, что эта тема очень волнует приднестровцев. Если почитать каких-то аналитиков в России, на Западе, в Молдове, на Украине, везде Приднестровье фигурирует в качестве «возможного плацдарма». Кто-то считает, что Россия сможет использовать Приднестровье для каких-то военных действий, операций против Украины. Кто-то считает, что, наоборот, Украина может что-то сделать с Приднестровьем и прорваться, например, к складам с боеприпасами и так далее. Не пугает ли приднестровцев вся эта ситуация неопределенности, в которой оказался регион?
— Вы знаете, мне кажется, весь мир находится в ситуации неопределенности, давайте начнем с этого. Я думаю, что мы долго еще из этой неопределенности будем выходить — и с большими потерями, если говорить глобально.
Приднестровцев, безусловно, пугают любые такие негативные процессы, особенно у своих границ. Но еще больше нас беспокоят террористические акты, которые были произведены против Приднестровья, начиная с весны 2022 года — сбросы с квадрокоптеров по территориям воинских частей, там сгорели автомобили, было обстреляно здание одного из силовых ведомств Приднестровья.
И буквально весной уже 2023 года, когда в гостях у Приднестровья была делегация действующего председателя ОБСЕ и министра иностранных дел Северной Македонии Буяра Османи, мы, к счастью, смогли установить и предотвратить теракт, жертвами которого могли стать десятки дипломатов стран Европейского союза, Соединенных Штатов Америки, ваш покорный слуга и так далее. То есть ситуация могла быть, на мой взгляд, просто чудовищной.
— А что показало расследование, кто стоял за планированием этого теракта?
— Это общеизвестные сведения: задержанные дали показания и заявили, что они сотрудничали с украинскими спецслужбами. Повторюсь, это открытые сведения.
Более того, мы пригласили к анализу этой ситуации, к расследованию всех заинтересованных представителей. Миссия ОБСЕ действует на территории Молдовы и в Приднестровье тоже — это посредник, они как раз должны заниматься вопросами региональной безопасности. Мы также обратились к представителям Соединенных Штатов и других государств, но никто не изъявил желания вообще проанализировать ситуацию, связанную с этим ужасным потенциальным терактом.
А он ужасен еще потому, что там планировался двойной теракт: в центре города на перекрестке, там, где остановки, магазины и так далее, планировалось взорвать автомобиль, начиненный взрывчаткой (мы этот автомобиль тоже обнаружили), и жертвами могли бы стать десятки, десятки людей, детей и так далее. Это просто неимоверное зло, которое могло бы случиться на нашей территории.
Поэтому, конечно, вы правы, мы крайне обеспокоены этой ситуацией. Сегодня у нас действует желтый код террористической опасности, предприняты необходимые механизмы по обеспечению безопасности населения. Но это создает, безусловно, напряжение в обществе, и мы хотели бы, чтобы международные структуры приложили все условия для того, чтобы не было рецидивов, не было угрозы террористических актов на нашей территории. Но пока, к сожалению, есть такие явления, и мы находимся в таких обстоятельствах.
— А Приднестровье не опасается быть втянутым в военный конфликт какой-либо из сторон?
— Что касается формулировки «втянутый» — что вы имеете в виду? Мы никому не угрожаем — ни Молдове, ни Украине, ни США, ни России, естественно, то есть мы не можем быть источником конфликта. Но инциденты, провокации и теракты на нашей территории, диверсии, как недавняя диверсия с сожжением вертолета, — это всё то, что происходит. Но, конечно же, мы приложим все усилия, чтобы мы никак не были втянуты ни в какие конфликтные ситуации.
— Хотела спросить у вас по поводу российского военного присутствия в Приднестровье, российской военной базы. Я правильно понимаю, что там есть отдельно миротворческий контингент, но он вообще трехсторонний — с участием Молдовы, России и Украины, и есть отдельно бывшая 14-я армия — это российская группа войск, еще примерно 1,5 тысячи военных? Это так или не совсем так?
— Нет, не совсем так. Миротворческая операция действительно трехсторонняя, но там участвуют приднестровские миротворцы, молдавские миротворцы и российские. Также там была группа военных наблюдателей от Украины, её по решению президента Украины отозвали, хотя мы считаем, что они могли бы продолжать свою работу. Никаких препятствий для них нет — наоборот, всем было бы спокойнее, если бы украинские военнослужащие тоже обеспечивали, поддерживали мир в рамках своей компетенции.
Ну, и, конечно же, такое определенное содействие миротворческой операции оказывает и ОБСЕ, поэтому у нас трехсторонний формат. Но в работе Объединенной Контрольной Комиссии (это руководящий орган) присутствуют также еще украинские дипломаты и представители ОБСЕ. Вот такой, на мой взгляд, очень хороший, очень эффективный механизм.
Что касается российского присутствия, тоже очень много инсинуаций: кто-то пытается говорить о военных складах вооружений, кто-то говорит о военнослужащих, которые их охраняют, кто-то говорит о миротворцах… На самом деле это единое целое.
Действительно, российские миротворцы обеспечиваются тем контингентом, который находится на территории Приднестровья. Происходит ротация, поэтому какую-то часть времени военнослужащие проводят, охраняя склады, какую-то часть времени они в рамках ротации проводят, выполняя другие задачи, включая обеспечение мер безопасности на пунктах, там, где находятся миротворцы, в зоне безопасности.
Поэтому российское присутствие мы рассматриваем исключительно с точки зрения обеспечения мер безопасности: это миротворческая операция и охрана оружия и военных складов, которые исторически остались на нашей территории.
— Это склад боеприпасов в Колбасне вы имеете в виду?
— Да.
— Сколько там вообще тысяч тонн боеприпасов осталось? Потому что есть разные спекуляции о том, что их там уже нет, или они уже непригодны, скажем так, или они там лежат и интересуют всех ваших соседей.
— Ну, это десятки тысяч тонн. Я точно вам не скажу, потому что не специалист. Но они там присутствуют, никуда они не делись и требуют, конечно, должного ухода и охраны, безусловно.
— Но они охраняются надежно, эти боеприпасы?
— Ну, как видим на протяжении всех этих десятилетий, охраняются надежно.
Кстати, для вашего понимания. Приднестровье как бы пытаются обвинить в том, что мы против того, чтобы эти вооружения, боеприпасы были выведены, а молдавская сторона часто спекулирует о том, что надо вывезти боеприпасы.
Но надо понимать, что такой объем и характер этих боеприпасов не подразумевает, чтобы взять авоську и откуда-то вынести куда-то боеприпасы. Куда их вывезти? Есть боеприпасы, которые в принципе нетранспортабельны, то есть необходимо их утилизировать. Это сложный комплексный процесс: необходимо там строить заводы, обеспечивать экологическую безопасность, физическую безопасность.
И к этому диалогу была готова российская сторона, мы точно знаем. В 2019 году нас посещал министр обороны Российской Федерации, он посещал и Республику Молдову, и как раз инициатива касалась решения проблемы с боеприпасами. Но тогда, насколько я понимаю, молдавская сторона не была готова пойти навстречу, и воз и ныне там, что называется.
Поэтому тут надо развенчать еще один миф. Приднестровье, естественно, за решение этого вопроса — на нашей территории такой объем боеприпасов. Конечно, это несет в себе определенную угрозу и риски.
— То есть вы бы даже хотели, чтобы их как-то вывезли, да?
— Наверное, все разумные люди хотели бы избавиться от этой проблемы. Но это нужно делать разумно, а не заниматься спекуляциями. Знаете как, волшебную палочку дать молдавскому политику, он там махнет, и их не станет — так не бывает.
Мы, кстати, пытаемся как-то объяснять молдавским коллегам более серьезно — они иногда живут в своем каком-то странном мире, очень оторванном от реальности, — что для этого нужно договариваться, для этого нужно решать вопросы, нужны высокие технологии и нужны серьезные финансовые средства.
— Без России тоже невозможно никуда эти боеприпасы переместить?
— Юридически это российское имущество.
— Да, поэтому, соответственно, вопрос, наверное, нужно адресовать, прежде всего, к Москве, а не к Кишинёву.
— Москва приезжала с инициативой решить эту проблему в 2019 году, повторюсь, это общеизвестный факт. Были официальные встречи, об этом говорилось.
— Все-таки по поводу военного конфликта, который сейчас происходит у границ. Сформулирую так: исходит ли какая-то угроза именно от Украины в отношении Приднестровья? Потому что некоторые украинские чиновники говорили о том, что они могли бы посодействовать Кишинёву и занять Тирасполь в оборонных целях. Вообще в Тирасполе серьезно воспринимают такие заявления или нет?
— Вы знаете, мы находимся в состоянии и глобальной информационной войны, и региональной тоже: очень много вбросов, много инсинуаций. Отдельные политики, эксперты каждый день что-то заявляют. Если так серьезно анализировать эти заявления, то можно, в общем-то, потерять значительную часть своего здоровья.
Мы же исходим из реалий. Мы находимся в плотном политико-дипломатическом контакте со всеми участниками, включая украинскую сторону. Вы знаете, что буквально с конца прошлого года у нас установились, наконец-то, регулярные нормальные контакты с уполномоченным представителем Украины в переговорном процессе Пауном Роговеем, который у нас уже дважды был в гостях. И мы все проблемные моменты обсуждаем именно на этом уровне. Это уполномоченное лицо, которое уполномочено обсуждать вопросы мирного диалога, политического урегулирования и так далее
Поэтому в данном случае мы исходим из тех сведений, из той позиции, которая идет по этому каналу коммуникации. То есть мы оставляем украинским и молдавским экспертам пространство для маневра. Пусть они говорят, что угодно, — реальность отличается от их желаний или фантазий.
Но самый главный момент, о котором тоже нужно знать. После февраля 2022 года на территорию Приднестровья, через территорию Приднестровья транзитом проехало более 200 тысяч граждан Украины, и они все были зарегистрированы у нас. Повторюсь: буквально 25 или 26 февраля Украина закрыла все пункты пропуска на территорию Приднестровья, полностью закрыла с нами границу. Но украинцы все равно приехали на территорию Приднестровья, там получили первую помощь, там были центры размещения, гостиницы, специальные центры и так далее.
Многие из них, большинство, уехало. Но порядка 40 тысяч граждан Украины сегодня живут здесь, у нас. Их дети ходят в наши школы, детские сады. У нас есть украинские учебные заведения, украинские лицеи. Украинский язык тоже является одним из трех официальных языков Приднестровья. То есть эти люди за этот период вполне себе социализировались в нашем обществе.
Кстати, вы знаете, что у нас в информационной сетке вещания полностью присутствуют и российские, и украинские телеканалы? У нас ничего не запрещено, можно включить любой телеканал, посмотреть, сделать свои выводы. И то, что у нас в обществе есть определенная стабильность и гармония, это означает, что люди, которые здесь живут, во-первых, ценят мир, и, во-вторых, наверное, они весьма мудрые люди. Они понимают какие-то приоритетные вещи и не поддаются эмоциям, потому что у нас нет конфликта между украинцами, россиянами и так далее.
Это еще раз подтверждает, что они живут в рамках нашего единого многонационального приднестровского народа, общества, которое уважает языки, культуру, традиции, свято чтит их и не нарушает права других людей. У нас не запрещено пользоваться украинским языком — если вы мне напишете письмо на украинском, я вам тоже отвечу на украинском языке.
— Я, к сожалению, не знаю украинского, поэтому не напишу.
— Можете на молдавском это сделать.
— И молдавского, к сожалению, не знаю.
— Тогда на английском.
«Нашу черную икру можно встретить в Саудовской Аравии»
— Есть такой не очень серьезный вопрос, но он экономический. Знатоки алкоголя находят в московских магазинах приднестровский коньяк KVINT — это же тираспольское производство, да?
— Да-да, это наш завод.
— А как он попадает сейчас в Россию — и другая продукция вообще?
— Можно найти продукцию наших винзаводов и в Соединенных Штатах Америки, кстати, — это тоже вполне возможно.
Наши экономические агенты имеют временную регистрацию в Республике Молдова. Наша продукция, к сожалению, в силу неурегулированности и других проблем маркируется как молдавская продукция. Соответственно, она поступает на рынки сбыта по всему миру, повторюсь.
Есть определенный рынок сбыта и на территории России. Не знаю, как сейчас с логистикой у данного предприятия, потому что она, очевидно, затруднена. Но, конечно же, наша продукция попадает и в Российскую Федерацию, и в Европу, и дальше — в азиатские государства.
Мы, кстати, не только коньяками торгуем, у нас очень широкая номенклатура продукции. Можно встретить нашу черную икру, которую мы производим, и в Саудовской Аравии, и в Европе тоже, и она пользуется успехом, спросом. У нас есть очень много уникальных высокотехнологичных производств, которые составляют наш золотой фонд, наш потенциал, мы этим гордимся и хотим, чтобы никто нам мешал развивать нашу экономику и нормально жить, растить своих детей.
— Если что, это не была реклама коньяка, просто люди интересовались. И потом, действительно интересно, если вы говорите, что все границы закрыты, то каким образом попадает продукция на внешние рынки.
— Сейчас логистика затруднена, я с вами абсолютно согласен. Я, честно говоря, не знаю, возможна ли через Европейский союз поставка товаров в Российскую Федерацию. Насколько я понимаю, сейчас это сложно сделать.
— У меня такой еще есть вопрос к вам. Если посмотреть официальную символику Приднестровья, то это, наверное, вообще последнее место на постсоветском пространстве, где серп и молот остался в официальной символике. Вы не думаете как-то немножко ее модернизировать ? Все-таки XXI век на дворе, и уже выросло целое поколение, которое не застало Советского Союза. Почему такая символика все еще остается у приднестровцев?
— Давайте так. Если говорить серьезно, то это просто дань традиции и уважению, это признак того, что Приднестровье является правопреемником, одним из правопреемников МССР. Мы были государством, которое возникло в составе Советского Союза, а потом к нам присоединяли Бессарабию, которая сегодня считается Молдовой или Румынией, непонятно.
Поэтому, когда на заре [1990-х], когда молдавская сторона создала легитимные основания и сказала: «МССР незаконна, приднестровцы, делайте что хотите, мы идем в Румынию, мы создаем Молдову», — так вот, чтобы подчеркнуть правопреемственность нашей государственности, основатели нашего государства решили сохранить эту символику.
А сейчас, когда уже выросли поколения, которые не знают Советского Союза, у нас очень серьезно активизировалась туристическая отрасль. К сожалению, пандемия помешала и теперь проблемы с российско-украинскими отношениями, но, с точки зрения туристической привлекательности, как раз эта символика вызывает большой интерес и у туристов из Европейского союза, и из Китая, и из Соединенных Штатов Америки, из других государств. Это уже такой своеобразный, определенный бренд Приднестровья в известной степени.
Поэтому мы точно считаем, что сносить памятники, менять символику и так далее — это не самое актуальное, не самое важное и нужное. Более того, мы ценим нашу историю. Она разная, там были светлые моменты, темные моменты…
Кстати, скажу, что в Приднестровье — наверное, в единственном государстве на постсоветском пространстве — есть музей Холокоста, и не только Холокоста, но и репрессий, которые были в конце тридцатых годов. Мы обнаружили, эксгумировали тела десятков и тысяч убитых, невинно убитых людей, многих восстановили поименно, и эту часть своей истории мы тоже принимаем. Мы должны открыто показывать нашему подрастающему поколению, какие возможны варианты, какие возможны ошибки, и что можно делать, а чего делать не нужно. Поэтому к истории мы относимся крайне уважительно, и символика является таким элементом в этом ряду тоже.
— Я вас поняла. Наверное, я вам задам последний вопрос о политическом будущем Приднестровья. Когда молдавские власти говорят о том, что реинтеграция с Приднестровьем не предполагает силового сценария, что это исключено, у вас есть основания доверять этим заявлениям или не доверять? Как вообще вы видите политическое будущее Приднестровья?
— Вы знаете, что за прошлый год Молдова провела 18 учений с контингентами стран НАТО. Восемнадцать! Посчитайте, сколько учений в месяц они проводили. Это по Конституции нейтральное государство, да? Но Молдова с 2006 года подписала комплексный документ по сотрудничеству с НАТО, так называемый IPAP (Индивидуальный план партнерства с НАТО. — Прим.RTVI), и этот стратегический документ взаимодействия Молдовы с НАТО модифицируется, трансформируется, переподписывается…
— Но Россия тоже сотрудничала с НАТО, были такие времена…
— Вопросов нет. Но 18 учений для нейтрального государства, [при том что] Молдова юридически находится в состоянии конфликта с Приднестровьем. Механизм урегулирования носит международный характер, там участвуют, повторюсь еще раз, международные акторы. То есть у государства — неурегулированный конфликт, а оно занимается модернизацией армии. Европейский фонд мира поставляет оружие и дает деньги на вооружение — вот это реалии современного мира. И, конечно, нас это беспокоит. Безусловно, каждого нормального человека это не может не беспокоить.
Мы этот фактор учитываем, мы спрашиваем молдавских коллег: зачем вы это делаете, что это вам даст? Мы вам не угрожаем. Вы хотите угрожать нам? Это неразумно, потому что есть миротворческая операция. Вы с ней согласны юридически, есть подписанные документы. То есть зачем это делать?
Конечно, много спекуляций, инсинуаций. Я считаю, что бряцание оружием — это очень плохие подходы, плохие методы, которые ни к чему хорошему не приведут.
Что касается доверия или недоверия: знаете, вопрос веры — это такое религиозное измерение, в нашей работе мы опираемся на факты. Так вот, факты говорят о том, что Молдова на протяжении 33 лет и больше действует недобросовестно по отношению к Приднестровью. И, конечно же, мы смотрим по делам, чтобы не допустить для себя потом каких-то негативных последствий. Я думаю, что вы понимаете, что я имею в виду.
А что касается будущего, то я хочу стабильного, предсказуемого будущего для своего государства, себя, своих детей. Я хочу, чтобы права и свободы приднестровцев, наша идентичность приднестровского народа, который на самом деле сотни лет живет на этой территории, — очень спаянный, многонациональный коллектив, — чтобы эта идентичность имела возможности для развития, для сохранения. Мы против попыток запретить какой-то язык или навязать какой-то язык, навязать культуру и так далее, — то, что происходит в соседней Молдове. Поэтому я за то будущее, которое в полной мере обеспечит наши права, свободы и нашу идентичность.
— Но оно может быть в рамках реинтеграции с Молдовой? Вы не исключаете такого?
— А вот этот вопрос мы подвесим в воздухе, потому что, если вы пересмотрите наше с вами интервью, вы сами дадите на этот вопрос ответ.
Источник: RTVI
